«Все-таки менты суки, заложили — думал я,- На фига я ножницы брал?. Надо было сначала придумать, куда их куркануть. Да чего теперь-то?»
Снова начались ужасные дни и ночи. Хорошо хоть успел отоспаться немного. В карцере, по прежнему, было невыносимо холодно. Спать было невозможно и я опять всю ночь ходил, прыгал. приседал. Сильно чесалось плечо, наверно начало заживать.
Утром дежурный велел захлопнуть топчан. Я захлопнул, но не до конца, замок не закрылся. Мне в голову пришла дерзкая идея: разобрать топчан и разжечь костер, погреться можно будет.
Когда позавтракал, занялся топчаном. Доски были прикручены болтами к металлическим уголкам. Болты давно проржавели, открутить без инструмента было их невозможно. Но только не для меня.
Когда за дверью слышался звук шагов, я поднимал топчан и стоял рядом. Потом опять курочил его. Кое где древесина прогнила. Я давил ногами на нее. Грыз зубами даже, только быстро кровь из десен пошла, пальцами по щепочке отковыривал. Даже согрелся от усердия. Я думал, что когда я сломаю топчан, новый сделают. А меня на это время в другой карцер переведут, я там отогреюсь и высплюсь, хоть на полу.
Доска никак не поддавалась и я уговаривал ее, как девушку: «Ну давай же. Что тебе стоит? Поддайся хоть немного. Было бы тепло, я б тебя не тронул. А я замерз, а ты один хрен старый. Ну давай уже.»
Наконец получилось оторвать доску с одной стороны. Дальше было совсем легко. Первую доску использовал как рычаг и без особых усилий оторвал остальные доски. Надрал зубами щепы. Доски были сухие и щепки ломались легко. Достал спрятанные в робе спичку и часть спичечной коробки. Доски сложил посреди карцера и поджег щепу. Костер схватился сразу. Запахло дымом и смолой. Вскоре дым попер к двери и прибежал дежурный, учуяв запах дыма:
— Ах ты падла! Совсем спятил?
— Я че, околеть тут должен?
— Немедленно туши, иначе мандец тебе будет.
Я начал бросать доски в парашу, они шипели и дымили еще больше. Вонища мочой поперла жуткая. Дежурный побежал за корпусным, оставив открытой кормушку.
Корпусной меня не бил. Орал сильно. Меня обыскали и забрали несколько спичек, которые я специально не стал прятать далеко. Потом закинули меня в боксик, так как все карцеры были заняты.
В боксике я балдел. Там было жарко, я лежал на полу. За трубой я там нашел спрятанную пачку махорки. Забрал, обыскивать меня уже не будут.
Через три часа меня опять перевели в карцер. На топчан настелили новые доски. Я попросил у дежурного бумагу.
— Для чего тебе?- не доверчиво спросил он.
— Срать хочу.
Тот принес газету. Я ликовал. Вот повезло: и в боксике погрелся, и махорку нашел. Спасибо тому, кто курканул. Скрутил цигарку. Курил я пару дней, прикуривая новой цигаркой от старой, так как спичек больше не было. Газета была, в туалет я не ходил, нечем было.
На третью ночь силы опять стали меня покидать. Без сна в холоде было тяжело. Опять полезли мысли о самоубийстве. Я тут же отгонял их: » Твари, пидоры, жертвы аборта, не будет по вашему. Я все выдержу. И не вскрою себе вены. И головой биться не буду. Сдохните вы сегодня. А я завтра. Я хочу и буду жить. На зло вам всем.»
Я опять ходил и приседал. Душа понемногу оттаивала.
Я вспомнил своего деда. Я был виноват перед ним. Как-то давно, зимой, он не пустил меня на улицу в мороз. Я от злости втихаря порезал на его шубе петли. По утру дед стал собираться на двор, шубу надел, а ни одну петлю не смог застегнуть. У деда от горя затряслись руки и он заплакал…
Я вспоминал этот случай и просил: » Прости меня, дедушка…»
Осталось пережить здесь сутки, но вдруг меня перевели в третий карцер. Какой-то взросляк отличился и его бросили в пятый. Взрослякам давали по десять суток. Как мне повезло! В третьем было тепло!
