«Магазины пустели, закрывались. Цены на всё бешеные! Ну, скажите, господа, как тут жить?»

Революция, от которой ждали экономического чуда, привела к катастрофическому обнищанию народа.

Расстройство кредитно-денежной системы – обычный признак нарушения хрупкого баланса внутри общества. Чем сильнее потрясение, которое переживает общество, тем сильнее расстройство финансов. Это азбучная истина экономики.

Баланс нарушает любой серьезный «стресс», который переживает общество, такой какой была война 1914 г. Уже тогда население болезненно ощущало на себе последствия колоссальных военных расходов: к 1916 г. дефицит бюджета (превышение расходов над доходами) достиг 76%. Эту разницу покрывали за счет печатания новых денег, которые падали в цене и вели к росту цен. Революционный хаос, по понятным причинам, привел к самой настоящей катастрофе – катастрофе, которая тяжким бременем легла на плечи граждан бывшей Российской империи. Отчасти бедствия россиян того времени мы с вами можем понять, пережив нечто подобное в начале «лихих» 1990-х, но денежная катастрофа 1917-1922 гг. ощущалась гораздо сильнее, т.к. сопровождалась невиданным доселе по своим масштабам голодом.

Хотя, как говорилось ранее, «печатный станок» был запущен ещё при царе, после его свержения революционные власти не придумали ничего иного, как ускорить его работу. Так, если за 1916 г. было выпущено 1,5 миллиарда рублей (всего за 1914-1916 – 3 миллиарда), за полгода революционной власти – 4,5 миллиардов. Даже печатные станки не выдерживали такой нагрузки и ломались. Новая купюра революционной России получила в народе пренебрежительное название «керенка», в честь главы российского государства А.Ф. Керенского, популярность которого из-за общего развала в стране стала клониться к закату. И это далеко не случайно – новая купюра не пользовалась доверием населения.

Даже сам внешний вид её не располагал к доверию. Новая купюра не имела ни подписи главы тогдашнего центробанка, ни даты выпуска кредитного билета, ни номера. Рисунок упростили, размер банкноты уменьшили, экономя бумагу. Но главное, конечно, было не в этом. Новых денег было слишком много и они стоили дешевле старых.

И здесь мы переходим от абстрактных цифр к реалиям повседневной жизни населения – инфляция стала одной из причин безудержного роста цен, который больно ударил по карману гражданина новорожденной Российской республики.

Самое раннее из имеющихся у меня свидетельств очевидцев о беспокойствах по поводу денег относится уже к маю 1917 г., по замечанию современников, старые деньги подешевели к тому времени в три раза с тем, что было до февральской революции:

«Теперь деньги шальные. Деньги потеряли всякую ценность… В связи с поднятием цен рабочими поднимаются цены и на все предметы. И выходит так, что деньги дешевеют с каждым днем. Эта формула вернее, чем: «жизнь дорожает». Я смотрю на рубль сейчас, как смотрел прежде на 30 коп. Да это и на самом деле так» (из дневника Г. Князева).

Так, по наблюдениям Ю. Кантакузиной, к октябрю 1917 г., туалетное мыло, стоившее ранее 20 коп. подорожало до 3,5 р. (в 17,5 раз), хозяйственное мыло почти совсем пропало, как и рис, сливочное масло выросло с 60 коп. за фунт (400 г.) до 10 рублей (в 16,6 раз).

Рост цен больно ударил и по среднему классу – различные виды тканей, стоившие 4,5-5 рублей за метр стали стоить от 50 до ста рублей (10-20 раз). Готовое платье, раньше стоившее 60 рублей, стало стоить тысячу (в 16 раз).

И это притом, что средняя зарплата госслужащего (получавшего намного больше «простолюдина») составляла около 300-350 рублей. Этих денег к октябрю 1917 г. хватило бы на «прожиточный минимум», но никак не на достойную жизнь представителя среднего класса. Что уж говорить о простых низах общества, которых всегда абсолютное большинство! Если ранее состоятельные люди впервые ощущали нужду, то беднота просто голодала – тогда, когда до настоящего голода было ещё далеко.

Очереди за хлебом в Петрограде 1917 года породили революцию. Но после победы угнетенных очереди стали "нормальным" явлением нового, революционного, порядка
Очереди за хлебом в Петрограде 1917 года породили революцию. Но после победы угнетенных очереди стали «нормальным» явлением нового, революционного, порядка

Особенно гнетущим положение было в Петрограде – здесь к росту цен вследствие бесконтрольного печатания денег присоединился катастрофический недостаток продовольствия. Баронесса Врангель, хранительница Музея города в Аничковом дворце, получая в 1920 г. свои 18 тысяч рублей в месяц, едва сводила концы с концами. Не имея по статусу права на паек, она покупала продукты на обычном рынке. Там цены были такие: 400 г. (полбуханки) хлеба стоило 500 рублей, полкило мяса 1700 рублей, яйцо (одно) стоило 400 рублей, 400 г. масла – 12 000, сахара – 10 000, соли – 350 р., картофель (6 штук) – 250 руб., хозяйственное мыло – 5000, иголка (одна) – 100 р. Потрясают цены на сапоги – 150 000 р. По крайней мере, если судить по фунту масла (с 10 рублей до 12 000), цены за три года выросли в 1200 раз! Зарплата (с 300 до 18 000) – только в 60.

Но если питерскую дороговизну можно было списать на поистине катастрофическую ситуацию с продовольствием, то, как станет ясно, в провинции дело обстояло не лучше. В феврале 1918 г. в Ставропольской губернии на 4-5 рублей жалованья сельскохозяйственных рабочих (батраков) хватало только на пакет табака.

И все же дороговизна в деревне не так болезненно ощущалась, как в крупных городах. Так, по свидетельству А. Окнинского, в тамбовской деревне за четвертную (четверть ведра – 3 литра) парного молока он платил 5 рублей царскими, тогда как до революции она стоила гривенник (20 копеек) — в 20 раз дороже.

Тем не менее, изобилие продуктов, почти лишенных товарного значения в условиях рухнувшей экономики, в известном смысле сбивало цену. Так, например, в ноябре 1918 г. тот же А. Окнинский был приятно удивлен разницей цен на зерно между тамбовской деревней и Питером. Зерно весом 3 пуда 30 фунтов (60 кг) обошлось ему 57 с лишним рублей (которые крестьяне бесплатно обменяли на тот же вес муки), тогда как в Петрограде пуд (16 кг) ржаной муки можно было достать за 1500 рублей. Разница получалась более чем в 100 раз!

В это же время в Петрограде прожить на заработную плату было попросту невозможно. За первые пять дней месяца на еду, по воспоминаниям Г. Князева, расходовалось 2/3 семейного бюджета. Одинокие люди из-за нехватки средств умирали от голода.

«Купили крупы, масла и хлеба и истратили 1.300 р. Крупа по 38 р., масло — 85 р. и хлеб — по 20 рублей за фунт. Только еще пятое число. Истрачено же ровно 2/3 моего и Мусиного жалованья. Ну а если бы я один работал? Жить на 1200 р. сейчас немыслимо. Прожиточный минимум сейчас – 1.500 рублей… Немудрено, что люди мрут. Наш сослуживец, Дмитриев, ведь в буквальном смысле слова умер от голода».

Очереди за хлебом в Петрограде 1917 года породили революцию. Но после победы угнетенных очереди стали "нормальным" явлением нового, революционного, порядка
Очереди за хлебом в Петрограде 1917 года породили революцию. Но после победы угнетенных очереди стали «нормальным» явлением нового, революционного, порядка

А если учесть, что в Петрограде перебивались хлебом с мякиной и селедочными головами, а в деревне можно было свободно покупать не только парное молоко и зерно, но и жирную баранину и свинину (по 1,5 и 2,5 рубля за полкило соответственно), то можно было сделать вывод, что с накопленным запасом царских кредиток в деревне вполне сносно можно было пережить общероссийскую смуту.

К середине 1919 г., судя по свидетельствам современников, жертвой инфляции становится и ходовая монета – копейка. Если по деревням её ещё собирали, возможно, в качестве драгметалла, или в связи с более низкими ценами в деревнях, где она ещё могла выполнять функцию разменной монеты, то в городах копейка исчезла из оборота. Вот интересный диалог на эту тему:

«— Сколько это будет?

— Сколько, зачем сколько? Вы альманах 1912 года покупать не будете?

— Отчего, куплю, интересно.

— Тогда 2 копейки.

— У меня копеек нет.

— Ну, у меня тоже копеек нет, я вам дарю. Поблагодарили, пошли».

В дальнейшем инфляция только набирала обороты и к концу Гражданской войны достигла фантастических размеров. По свидетельству А. Трушновича, его жалованья красноармейца в 1920 г. хватало на 3-4 дня. Деньги на остальные 20 с лишним дней приходилось добывать торговлей на базаре.

Вспоминая годы своей учебы в Военной Академии в 1920-1921 гг., будущий замком ВВС СССР, а тогда скромный слушатель Николай Соколов-Соколенок писал: «Деньги падали в цене с такой катастрофической скоростью, что получаемого миллионными знаками жалованья, именно жалованья, а не заработной платы, хватало иногда лишь на то, чтобы расплатиться только за махорку «вырви глаз», которую удавалось выпросить в долг у доброго приветливого старика гардеробщика в академии».

В 1921 г. счет уже шел на десятки тысяч:

«Вся наша жизнь превратилась в сплошной парадокс. Мы получаем жалование 11-18 тысяч и вынуждены в кооперативе платить за продукты по 25-30 тысяч за раз. Дрова предлагают в том же кооперативе по 36 тысяч рублей. Проезд по железным дорогам стоит десятки и сотни тысяч… То, что происходит, не поддается никакому описанию. Это не жизнь, а сплошной парадокс. Как и чем все живут, сами никто не понимает. Вакханалия спекуляции достигла необъятных размеров. И можно ли во многих случаях назвать то, делается спекуляцией? Человек получает жалованье 12-16 тысяч, а на прожитие ему одному нужно, чтобы только не умереть с голоду, не меньше 100-150 тысяч. Откуда же берет деньги? Откуда же он несет в кооператив при «Кубу» сразу по 25 и больше тысяч за выдачу? Продает и перепродает, вынужденно, скрепя сердце, проклиная судьбу» (Г. Князев).

Более предметно о продуктах, которые можно купить за эти «миллионы» написал А. Трушнович. На занятые у друга 10 миллионов рублей весной 1922 г. он купил 3 кг мелкой копченой рыбы, миллион остался на полкило хлеба, да мелочи на 600 тысяч.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: