…Подходил к концу 1941 год.
Не сумев с ходу взять Мурманск, гитлеровцы решили уничтожить его с воздуха.
Вот только что закончился очередной налет. Над городом, вернее, над всем тем, что от него осталось, поднимались огромные столбы дыма и гари. В разных его концах бушевали пожары. Повсюду кучи кирпича, обугленные бревна, искореженный металл. Завалы, воронки, воронки…
Из-под развалин специальные команды лопатами откапывали погибших, изувеченных, задохнувшихся людей. Снова санитарные машины…
Все это видел Иван Назаров своими глазами. И никогда не забудет.
Война пришла и сюда, в далекую холодную тундру, в этот мирный, молодой и трудолюбивый город. А вместе с нею пришли смерть, разрушения, человеческое горе.
Рядовой Назаров знал, что убийства и разрушения, истребление целых народов — это и есть фашизм на деле. Но Иван не видел тех страшных, непостижимых разумом памяток, врученных немецким солдатам, в которых давались чудовищные установки:
«У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание — убивай всякого русского, советского: не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик — убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее твоей семьи и прославишься на века».
Всего этого он еще не знал. Но уже тогда ощутил, как в душе его разгорается неукротимое пламя ненависти.
Он понял, что не напрасно везут сюда, на край земли, столько техники, оружия, войск. Вот и он, рядовой боец, вчерашний студент с Урала, тоже здесь и скоро вместе с другими новобранцами отправится на передовую. Сражаться.
А отправка почему-то задерживалась…
С залива тянуло прохладой. Над берегом висел сильный запах трески и водорослей. Стеклянная гладь залива, посеребренная летним солнцем, слепила глаза.
Иван с любопытством смотрел на этот широкий залив, по которому сновали небольшие юркие кораблики. Одни быстро подходили к стенке и швартовались, другие так же поспешно разворачивались и уходили куда-то вдаль. И все это делалось спокойно, без шума, без суеты, хотя воздушные атаки на город, особенно на порт, не прекращались.
В порту было оживленно. То и дело на деревянную просмоленную стенку взбирались грузовики и тягачи с прицепами. Их разгружали, и они снова мчались в город.
Команду, в которую был зачислен Назаров, подвели к самой кромке стенки. Около нее стоял небольшой прокопченный пароходик, похожий на буксирный, почти такой же, какие Иван не раз видел на Каме. А рядом — другой, огромный. «Шексна» — прочитал он на борту этого судна. Погрузка его, видимо, уже подходила к концу: трюмы закрывались щитами, затягивались брезентом.
На палубе лежали громоздкие ящики, из которых торчали длинные стволы орудий.
На мешках и ящиках, на бочках и просто на палубе разместились пассажиры, тоже новобранцы. Одетые в старенькие пиджачки, в телогрейки и изрядно потертые шинели, они сидели, лежали, курили, курили без конца. Все ждали команды отправления.
Назаров снял с плеч вещевой мешок и, облокотившись на штабель тюков, стал наблюдать за всем, что делалось вокруг.
Слева грузилась «Обь». К причалам все шли и шли мобилизованные. Разделившись на группы, они расходились по соседним баржам, скрываясь в их глубоких трюмах. Вереницей подъезжали машины с грузом. И опять разгружались и опять уходили.
Назаров взглянул на противоположный берег залива— серый, скалистый, неприветливый. «И земли-то не видать, сплошной камень».
Он достал из кармана гимнастерки часы. Уже полночь, а солнце и не думает садиться. Чудеса!
«Шексна», как видимо, и не собиралась отходить, хотя отправление предполагалось еще днем.
Иван начал приглядываться к людям и прислушиваться к разговорам. Чувствовалось, что относительное спокойствие при погрузке постепенно сменяется волнением и нервозностью. Начали ворчать, строить различные предположения и, как всегда в таких случаях, поругивать начальство.
— Стоим, чего ждем?
— У моря погоды.
— Или немца. Вот налетит опять. Погодка-то — ни облачка!
— А может, уже поздно, может, там уже немец?!
— Скоро ли, а, товарищ лейтенант? — обратился кто-то из новобранцев к молодому офицеру.
— Трудно сказать. Видно, опять залив закрыт.
«Залив закрыт… Как это можно закрыть такой широченный залив? И чем? Плотина там с воротами, что ли, поперек его…» — удивляясь, рассуждал про себя Иван.
В это время на причале какой-то шустрый паренек, в серой не по росту длинной шинели, в черной морской фуражке, настойчиво упрашивал, почти умолял одного командира, видимо из большого начальства, взять на палубу груз. Командир, очевидно, не соглашался, показывая на перегруженную «Шексну». Но паренек не унимался и ни на шаг не отступал от командира, семеня за ним по причалу. Со стороны было смешно смотреть на рослого богатыря командира и маленького, заплетающегося в собственной шинели паренька. «Совсем как слон и моська»,— мысленно произнес Назаров. Но «моська» оказался настырным, видно, не так легко было от него отделаться. И «слон» сдался.
